— И что? — Славик снова усмехнулся.
— Сыграли.
— И кто победил?
— Те, кто хотел воевать.
— Я что-то не понял, — развел руками Васнецов. — Но ведь оружие все равно на месте.
— Именно, — кивнул Варяг.
— А почему?
— Те, кто был против насилия и проиграл в матче, поняв свое поражение, перестреляли тех, кто хотел выполнить приказ командования.
Васнецов поежился. Такого поворота он вообще не ожидал. Как-то странно было себе представить как, выигравшие люди кричат от радости за победу и предвкушают применение оружия… Выполнение своей работы… Того чему их учили… Но те, кто казалось бы должны были быть гуманными из-за своего решения не применять ядерное оружие, просто убили их нарушив договор… Как все странно…
— Выходит, — пробормотал он. — Чтобы остановить насилие, надо насилие применить?
— Вопрос на целое тысячелетие, — вздохнул Яхонтов.
— Значит, они оружие так и не применили, а вот наш Людоед… — покачал головой Сквернослов.
— Славик, у них во много раз было больше атомных подлодок. У них во много раз было больше стратегических бомбардировщиков. У них масса авианосцев, самолеты с которых могли нести ядерные бомбы. У них куча баллистических ракет. Когда мы договаривались их обоюдно сокращать, то мы свои резали, а они складировали…
— И у них ХАРП, — мрачно добавил Николай. — То что сделал Людоед, не идет ни в какое сравнение… Если бы каждый капитан поступил как этот… То и Людоеду не пришлось бы наверное…
— Ладно, — вздохнул Сквернослов. — Поехали дальше. У них ведь еще остался ХАРП.
Луноход продолжил движение, оставив позади уже и заброшенную лодку с номером 593, которая так и чернела на белизне ледяной пустыни, оттого что постоянный ветер, хозяйничающий здесь, не давал субмарине обрасти снегом. Луноход взобрался на берег Малого Диомида, который еще назывался Остров Крузенштерна ил по-эскимосски Ингалик. Противоположный.
Машина упорно пересекала торчащую из замершего пролива плоскую глыбу, пока Варяг не приказал остановиться. Перед машиной, из снега торчала какая-то трубка, припорошенная снегом. Они вышли и осторожно приблизились к ней. Теперь было ясно, что это нечто наподобие флагштока, что установил Яхонтов на предыдущем острове. Его повалило ветром и занесло снегом. Путники раскопали его. На нем, разумеется, был американский звездно-полосатый флаг.
Вячеслав поморщился.
Однако Варяг стал его водружать на место.
— Ты зачем это делаешь? — фыркнул Сквернослов. — Брось.
— Помог бы лучше, — проворчал Яхонтов.
— Вот еще! Да его сжечь надо!
— Чего ради?
— Они же враги! — Вячеслав уже негодовал.
— Кто и кому враги? Простые люди враги? Простые люди, которые тоже любили свою страну, как и мы? Которые тоже любили свой флаг? Которые так же любили своих детей? Я наш флаг ДЛЯ и ОТ имени простых людей ставил. Не политиков. И их тоже. Просто ради тех, кто еще жив. Понимаешь? Война окончена! Все! Мир!
— Но… Блин, но это же Америка! Это их чертов флаг!
— А еще это флаг страны Луи Армстронга и Дина Рида! Марка Твена и… И черт возьми, Славик, было же и в Америке много чего хорошего!
— Что, например?! А?!
Варяг задумался. Потом развел руками.
— Например, Симпсоны, — сказал он успокоившись.
Николай, молча, воткнул флагшток в снег и тряхнул его, заставив американское знамя так же колыхаться на ветру.
Славик, мы не воевать с ними идем. Война действительно окончена. Остался только ХАРП.
— Это она? — Вячеслав пристально смотрел вперед, на пустынный покрытый снегом холмистый мир впереди. Оставалась какая-то пара-тройка сотен метров. Он остановил луноход и нервно теребил пальцами штурвального типа руль.
— Это она, — кивнул Варяг. — Аляска.
— Неужели дошли, братцы, — вздохнул Сквернослов. — Неужто мы здесь? Андрей… Юра… — Он еще раз вздохнул. На сей раз очень тяжело. — Илья… Не зря они пожертвовали собой… А мы дошли. Дошли мать ее…
— Да нет, Славик. Впереди еще десяток сотен километров. До ХАРПа еще очень далеко. И черт его знает, что там еще впереди.
Сквернослов взглянул на сидящего справа от него Яхонтова. Затем повернул голову и посмотрел на Николая, который наблюдал в перископ на замерзший мир североамериканского континента.
— Варяг, мы ведь дойдем? Все вместе… Мы ведь больше не понесем потерь? — С тоской и одновременно, надеждой в голосе проговорил Вячеслав.
Яхонтов задумчиво смотрел вперед, жуя кончик соломенного уса. Хмурился и едва заметно покачивал головой, о чем-то сосредоточенно размышляя.
— Поехали. — Произнес он, наконец. — Вперед.
И машина двинулась дальше. Вскарабкалась на пологий берег. Начинался словно совершенно другой мир. Да. Такой же холодный и покрытый снегом. Шлифуемый ледяными ветрами и забывший о солнечной ласке. И все-таки этот мир был другой. Чужбина. Мысль о том, что тут едва ли можно встретить дружелюбно настроенных людей леденила душу. Даже там, где была своя страна когда-то, и жили те, кто остался из соотечественников… даже там всюду была смерть. Угроза. Враги. А что здесь? В мире, где даже язык другой… И логично было желание того, чтобы им не встретились на пути люди. Пусть не будет постоя. Пусть негде будет помыться. Пополнить припасы. Пообщаться с кем-то. Пусть. Лишь бы больше никого не встречать. Только не людей.
Вездеход двигался уже по ровной поверхности. Вокруг не было ничего. Никаких ориентиров. Ни зданий или их остатков. Ни деревьев. Ни гор. Ничего. Пустота. Словно они дошли до края земли. До края мира. И переступив этот край, оказались в бесконечной вечности, где нет ни времени, ни расстояний, ни жизни, ни смерти. Не к чему больше стремиться. Некуда дальше идти. Одна лишь вечность и пустота. Бездна. Страшно и одиноко. Именно поэтому Николай ощутил радость оттого, что где-то в неясной пелене возмущаемого ветром снега он разглядел торчащий из сугроба предмет. Он, данный предмет, вносил в это гнетущее однообразие что-то мирское. Реальное. Делающее этот потусторонний мир обычным. Был в этом, нарушающем белую гладь предмете, какой-то элемент хаоса. Того самого, о котором когда-то говорил Илья. Нашим миром правит хаос. Он первопричина и реальность. А мир идеальный, симметричный и четко выстроенный, он потусторонний. Загробный. Наверное так… Хотя, кто его знает…