— Откуда они все могли узнать о нашей миссии? — Варяг по очереди взглянул на своих товарищей.
— Дыбецкий, сука, слил! — Воскликнул Сквернослов. — Точно говорю. Мы только ему говорили! Вот падла!
— Тихо, Славик, — Николай мотнул головой. — Туда могли прийти бандиты, чьих людей мы убили. И эти бандиты могли сунуться в подвал. Милиционер мог не выдержать пыток или издевательств над своими близкими. Ведь может такое быть, а Варяг?
— Очень может быть, — кивнул Яхонтов. — В таком случае очень мы подвели людей.
— Атаку можно ожидать в ближайшие пару часов. — Заявил человек в черном. — Вы способны держать в руках оружие?
— С этим как раз проблем нет, — кивнул Варяг, затем указал рукой на картину. — Это ведь работа Верещагина, так?
Человек обернулся, взглянул на висящий холст, затем вернул свой суровый взгляд на искателя и кивнул.
— Да. Василий Верещагин. Апофеоз войны.
— А подлинник кажется, в Третьяковской галерее был. Верно?
— Подлинник перед тобой. От Третьяковки мало что осталось. Мы перетащили сюда все что смогли. Включая и это. Как-никак культурное наследие былого, — усатый опять усмехнулся, показывая крупный клык.
Яхонтов прислонился лбом к решетке и пристально посмотрел на гору черепов.
— Вы специально ее тут повесили? Для душевного смятения задержанных? — Варяг грустно улыбнулся. — Мне пятнадцать было, когда я побывал в Третьяковской галерее. Я помню ее. Я ее видел там. Странно. Мне почему-то казалось всегда, что она зовется «Квинтесенция войны». Разве нет?
— Апофеоз войны, — он мотнул головой и распахнул решетку, отперев ее большим флажковым ключом. — Идем. Вам вернут ваше оружие.
— Слушай, ты нам так и не представился. — Варяг внимательно посмотрел в черные глаза усатого человека в черном.
— Меня обычно называют Людоед. — Зло улыбнулся он и поправил свой берет, сместив его к затылку. — Да ты не очкуй, Яхонтов. Это меня не из-за гастрономических пристрастий так зовут. Просто характер у меня такой. А вообще я Илья. Фамилия Крест. Идем. Скоро время ультиматума выйдет.
— Эй! Ундерменьши! Ультиматум кончился, продавшиеся вы краснопузым и черномазым свиньи! Не слышим ответа! Недочеловеки хреновы! — Этот крик, усиленный рупором, донесся со стороны Рочдельской улицы и эхом пронесся над пустынной и широкой улицей с тыльной стороны «белого дома».
Не успели рассеяться в воздухе отголоски этого выкрика, как со стороны Садового кольца донесся другой возглас, адресованный так же тем, кто был в доме советов:
— Урус! Ванючька! Сейчас ми вам башька рэзат будем как баранам, иншалла! Каферы паганые!
Как и следовало ожидать, это была не последняя угроза.
— Овцы заблудшие! Да сметет вас пламя гнева Иеговы! Во грехе живете и подохните как собаки! Кто смеет усомниться в промысле божием?! Смерть еретикам! Смерть богоотступникам! Ваше время вышло!
И наконец, со стороны Новоарбатского моста:
— Эй, фраера! Вы че себе думаете там на! У нас перьев хватит всякому из вас под каждое ребро ввинтить! Отдавайте петухов! Или кончен базар да пошла мазня по стенам! Думаете, мы тут шуткуем, а?!
На улице усилился ветер, который гудел в пустых окнах и трепал знамена на крыше здания. Скрипели раскручиваемые ветром вертолетные лопасти четырех ветряных электрогенераторов, установленных на обоих крыльях здания. Николай поежился, прижимая к себе автомат. Они находились на втором этаже основания дома советов в длинном, тянущемся вдоль огромных окон помещении. Окна были от пола и поэтому их заложили на полтора метра бетонными блоками и мешками с песком. Кроме команды из Надеждинска тут было еще полсотни вооруженных бойцов. Это несколько успокаивало. Сложно было себе представить, какая сила сейчас кинется на них в атаку, но обилие изготовленных к шквальному огню стволов огнестрельного оружия вселяло уверенность в победе. Хотя воспоминания о висящей в карантинной комнате картине несколько отрезвляли бравадный и воинственный пыл. Все-таки война, это в первую очередь смерть, а уж потом, быть может, победа.
— Слышь Людоед, тебе не кажется, что эти отморозки действуют сообща? Может они союз заключили? Как такое может быть? — Варяг толкнул Илью в плечо.
— История знала и более противоречивые и неподдающиеся логике союзы. Я не исключаю, что они объединились. И ничего удивительного. Есть кое-что, роднящее их между собой. — Людоед все-таки отказался от своего берета, который с удовольствием носил в помещении. Теперь на нем была черная кожаная ушанка, какие носили на флоте. И черная шинель без погон и со странными вышитыми надписями на обшлагах — «Got mit uns». Поверх шинели снова казачья портупея, на которой болталась самурайская катана с одной стороны, и кобура с другой.
— И что их роднит?
— Они уроды все.
— Дела плохи, если они объединились. — Варяг почесал бороду и поправил на лице защитные очки.
— Да ерунда. Если они объединились, значит, нам придется убить больше народу. Вот и вся разница. — Илья оскалился недобро и сменил шапку на выкрашенную в черный цвет армейскую каску с белой надписью — «Я ЛЮДОЕД! ПОСОЛИ СЕБЯ САМ!».
Стоявший рядом молодой боец нервно засмеялся.
— Людоеду только одно в жизни надо. Чтоб на него бежало как можно больше врагов, — сказал он.
— Кончай базар, — рыкнул на него Илья и подошел к высокому офицеру со снайперской винтовкой в руках и одноразовым гранатометом за спиной. На плечах его тулупа были нарисованы двуглавые орлы. Видимо они говорили о генеральском звании. — Что там казаки? — спросил он у офицера.